О'Данн оцепенел от возмущения.

– В скором времени вы познакомитесь с миссис Бальфур. Она настоящая леди – вот все, что вам нужно знать.

Эта новость пришлась Броуди не по вкусу.

– Понятно. Неужели она такая страхолюдина? – Ответом ему было ледяное молчание. Броуди вздохнул и еще ниже соскользнул на койке, вытянув ноги через всю каюту.

– Вот оно, мое невезение! Мне достался один месяц свободы, от силы два, и я должен провести их в компании какой-то кикиморы!

– Послушайте меня, – ощетинился О'Данн, приподнимаясь на локте, – и запомните: в разговоре с миссис Бальфур вы будете держаться в рамках приличий. Вам понятно? Попробуйте бросить на нее хотя бы один взгляд, который придется мне не по вкусу, – и вы мигом вернетесь назад в бристольскую тюрьму. Оглянуться не успеете!

Броуди почесал сильно отросшую бороду и с любопытством взглянул на него.

– Вот как?

– Да, именно так. За вами постоянно будут наблюдать, вас ни на минуту не оставят наедине с ней. Но я хочу прямо сейчас получить от вас обещание, что вы будете обращаться с ней почтительно и вежливо.

– Похоже, вы хотите получить с меня целую кучу обещаний, мистер О'Данн.

Перед тем как освободить его из заключения, они уже взяли с него слово, что Броуди не попытается бежать, а когда вся эта нелепая заваруха закончится, покорно вернется в тюрьму и будет гнить там до конца своих дней.

– Итак?

На Броуди накатил приступ упрямства.

– И что мне за это будет? Нам с вами известно, что тот, кто убил Ника, скорее всего повторит попытку, на этот раз покушаясь на меня. Так что не прикидывайтесь моим спасителем, ладно? По правде говоря, вы больше смахиваете на черта, предлагающего мне спуститься в ад через запасной люк.

– Ваше обещание, – хмурясь, напомнил О'Данн. Броуди раздавил папиросу о стену, оставив на ней черное пятно пепла.

– Обращаться с ней почтительно? Да ради бога. Даю торжественную клятву. Если эта дамочка такая уродина, сдержать слово будет совсем нетрудно.

Тонкие губы О'Данна сжались в ниточку от гнева.

– А знаете, я уже видел вас раньше.

В глазах Броуди засветился интерес.

– Когда?

– Год назад. В ливерпульских доках.

Он замер, старательно делая вид, будто ничего особенного не происходит, в то время как Броуди чуть не подскочил на койке.

– Так это вы были тогда с Ником?

Адвокат кивнул. Броуди отвернулся и уставился на стенку каюты прямо перед собой. Он прекрасно помнил тот день, когда в последний раз видел своего брата.

Прошел год, но ему казалось, все случилось нынешним утром. Ник выглядел так элегантно в модном костюме, шелковой рубашке, шейном платке с жемчужной булавкой. Даже щегольской тросточкой обзавелся! Броуди едва не задохнулся от радости, как только его увидел. Напрочь позабыв о своей потрепанной моряцкой робе, он бросился к брату и протянул руку для приветствия.

Сначала Ник побелел, потом побагровел. Он попытался улыбнуться, но в тот же миг его лицо замкнулось. «Извините, сэр, вы обознались», – произнес он бесстрастным голосом, которого Броуди так и не смог забыть.

А потом он ушел. Человек, который был с ним, дважды оглянулся с любопытством, пока они не скрылись за углом.

Броуди с усилием разжал стиснутый кулак и сделал глубокий вдох. Известие о смерти Ника причинило ему страшную боль: это было еще хуже, чем ожидание собственной казни в тюремной камере. Казалось, убили его самого – зарезали насмерть глухой ночью прямо на глазах у женщины, с которой он только что обвенчался, с которой только что занимался любовью.

Броуди сел на койке, стараясь сдержать обуревавшие его чувства, и крепко зажмурился, потирая рукой лоб.

– Ник объяснил вам, кто я такой?

Немного помедлив, О'Данн кивнул: – Да.

Ему стало чуточку легче. Значит, Ник признался хотя бы одному человеку в том, что у него есть брат. До этой самой минуты Броуди даже не подозревал, насколько для него это важно.

– Вы с ним были близкими друзьями?

И опять О'Данну потребовалось время, чтобы обдумать ответ. – Да.

– Что же он рассказал обо мне?

– Он сказал, что вы мошенническим путем присвоили все сбережения вашего отца и сбежали из дому, когда вам было четырнадцать лет.

Воздух со свистом вырвался из легких у Броуди, как будто кто-то со всего размаху ударил его поддых.

– Сукин…

Он с силой потер лицо обеими руками и рассмеялся горьким коротким смешком. Потом лег, отвернулся и замолчал, слепо уставившись в стену.

Должно быть, прошло много времени; в конце концов до него донеслось тихое, размеренное дыхание О'Данна. Повернувшись на другой бок, Броуди убедился, что адвокат уснул.

Двигаясь совершенно бесшумно, он встал с койки. Господи, как хорошо иметь возможность распрямиться, потянуться всласть! Корабль качнулся, но Броуди устоял на ногах: многолетний опыт моряка помогал ему с легкостью приспособиться к качке. За воем ветра и шумом волн стук его сапог был совсем не слышен. Он открыл дверь и вышел из каюты.

Ниже уровня палубы, рядом с камбузом, как он сразу заметил, располагались четыре каюты. У Броуди ничего особенного не было на уме, он хотел только пройтись, немного размять затекшие от долгой неподвижности ноги. За два дня, проведенных вне стен тюрьмы, он ел и спал вдоволь, но по-прежнему ощущал глубокую усталость, как будто все еще не оправился после тяжелой болезни.

Он был уже на полпути к трапу и думал лишь о том, чтобы несколько раз пройтись взад-вперед между ним и своей каютой, когда услыхал на ступенях топот чьих-то ног. Черт бы их подрал! Дверь каюты, рядом с которой он находился в эту минуту, была закрыта. Но вот заперта ли она? Нет. Броуди толкнул дверь, вошел и закрыл ее за собой.

Да так и застыл на месте, прислонившись спиной к двери. При свете тусклого масляного фонаря он увидел девушку, лежавшую на койке. Долгое время Броуди просто смотрел на нее молча, не веря своим глазам. Так странно было видеть ее здесь! Он мог бы по пальцам одной руки пересчитать те случаи, когда ему приходилось плыть на одном корабле с женщинами. Лишь много позже до него дошло, что эта девушка и есть жена Ника. Вернее, вдова Ника.

Броуди подошел поближе, придерживая руками цепь, чтобы та не звякнула. Жена Ника оказалась худенькой и миниатюрной и напоминала подростка. Лицо у нее было белее подушки, на которой она лежала. Может, она больна? Волосы рыжеватые или светло-каштановые: при таком скудном освещении трудно было разглядеть. Броуди вспомнил, что ее зовут Анной. Вот ее нежные веки затрепетали, и ему показалось, что она сейчас откроет глаза, но нет, она так и не проснулась.

Ему бы следовало уйти: нехорошо глазеть на спящую. Ее лицо казалось таким открытым и беззащитным, что в его душу закралась жалость. Видимо, ей снился приятный сон, потому что легкая улыбка заиграла у нее на губах. До чего же она хорошенькая! Броуди пожирал ее зачарованным взглядом. Улыбка исчезла с лица Анны, тихий стон вырвался из ее груди. Что это? Испуг? По лицу невозможно было судить, только ресницы трепетно вздрагивали, больше ничего, но ему стало страшно за нее.

Подойдя ближе, Броуди склонился над ней, словно мог этим защитить ее.

Анне снилось, что она шла по весеннему лесу, усеянному ландышами. Солнце жарко пригревало, но тугие, белые, как снег, свежие ландыши источали прохладу. Николас шел рядом с ней и держал ее за руку. Счастье согревало ее изнутри. Один раз он остановился, повернул ее лицом к себе и поцеловал. Страстно и нежно. А потом они возобновили свою прогулку по лугу среди прохладных белых ландышей.

Откуда-то доносился странный звук, похожий на вой, пугавший ее. Вой становился все громче, проникал прямо под кожу… Ей было страшно. Она хотела, чтобы Ник остановился, вернулся на покрытый ландышами луг, но он все шел вперед. Она увидела просвет в облаках у себя над головой. Сквозь него показалось сверкающее острие ножа. Вой стал оглушительным, он врезался ей в мозг, как пила, а лезвие ножа между тем спускалось все ниже.